Прочитал биографию Горького за авторством Дмитрия Быкова – для контраста к еще советской книге Груздева. Илья Александрович Груздев всего только на 24 года младше главного пролетарского писателя, он принадлежал к литературному объединению "Серапионовы братья", из которого вышли Зощенко и Каверин; дружил с Горьким, учился у Замятина c Чуковским; и несмотря на два георгиевских креста и участие в брусиловском прорыве был, по воспоминаниям, человеком застенчевым, осторожным – и это чувствуется. Слишком много лакун и умолчаний, слишком рванный ритм у книги, за которой совсем не видно живого человека, а все больше плоская доска иконы.
Быков, напротив, лишен всяческого пиитета перед классиком, личного или идеологического, с азартом рассуждает о любовных делах Горького, описывает скандал, которым окончилось путешествие в Америку; подробно разбирает "Несвоевременные мысли" с критикой большевиков и немного практикуется в психоанализе детских травм. Дмитрий Львович известен своими резко антисоветскими взглядами, иногда принимающими прямо скандальные формы, и можно было бы ожидать, что в своей книжке о Горьком он соберет все антисоветские мифы: начиная от мальчика, расстрелянного за разговор с классиком на Соловках, заканчивая конспирологическими теориями об убийстве сына Максима и самого Горького. Но ничего подобного.
Несмотря на огромное расстояние между ними Быкову явно симпатична цельная, сильная, ищущая, последовательная натура Алексея Максимовича. Слишком очевидно, что с ней все эти истории никак не вяжутся, даже если употребить много фантазии. А через Горького и эпоха, в нем так ярко отразившаяся, совсем иначе предстает. Сталинский режим, конечно, совершенно преступен для Быкова. Но одновременного он говорит о совсем уже беспросветном аде Российской Империи, из которого большевикам удалось вырвать страну, и с горечью констатирует, что сейчас мы в это болото с чертями скатываемся обратно.
В самом начале книги Быков рассуждает о крылатых цитатах Горькой и делает совершенно неожиданный вывод:
"А из всех горьковских цитат самой употребительной оказалась в результате одна, никакого отношения не имеющая к безумству храбрых или к гордо звучащему человеку. Это фраза из романа «Жизнь Клима Самгина» – помните сцену, когда в проруби тонет одиннадцатилетний Борис Варавка, заклятый враг Клима? Он провалился под лед вместе с тучной, бесцветной Варей Сомовой и утонул, и что самое странное – его не нашли.
«И особенно поразил Клима чей-то серьезный, недоверчивый вопрос:
– Да был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?»
Вот этот вопрос «А был ли мальчик?» – и есть самая употребительная сегодня горьковская цитата. Для нее теперь самое время. Сегодня кажется, что иначе мы и не жили никогда, что только так и можно, а любые великие задачи и утопические проекты с необходимостью ведут только к ГУЛАГам и отсутствию ширпотреба в магазинах. Были ли великая русская литература, русская интеллигенция, русская революция? Был ли, в конце концов, сам Горький?"
Требование иного, тоска по не сбывшемуся, вот это горьковское "в мир пришел, чтобы не соглашаться!" становится нервом всего текста, сердечной его аритмией, передающейся и читателю. Для Быкова борьба Горького – и весь советский проект – трагичен и кончается поражением. И тем не менее он заслуживает изучения, восхищения, в нем можно и нужно черпать вдохновенье:
"То, что личный путь Горького привел в тупик, – ровно ничего не доказывает. Лишь многочисленные Самгины могут радоваться его жизненной катастрофе, повторяя прекрасные слова Ужа: «Летай иль ползай, конец известен». Если пытаться летать – можно двадцать раз рухнуть в море, а на двадцать первый полететь. Но если всю жизнь ползать, ни до чего хорошего уж точно не доползешь.
Именно поэтому сегодня, на очередном переломе русского исторического пути, стоит помнить, читать и перечитывать странного, неровного и сильного писателя Максима Горького.
Хватит спрашивать себя, был ли Горький.
Он – был."